Учительница согласно кивала, слушая её рассказ. Аромат дымящегося узерú успокаивал тревожное сердце, и ребёнок тоже внимательно разглядывал амулеты.
- Говоришь, плохо спит по ночам? Это же не болезнь. Зубки растут, или ещё что-то такое. Прежде, чем лечить, я тебе советую подумать,- заскрипела старуха и, сама себе противореча, добавила.
– Я же хорошо гадаю, смотрю в прошлое, рассказываю настоящее, вижу будущее. Может, кто-то сглазил ребенка? Знаешь, сколько глазливых людей живёт хотя бы по соседству с тобой? Эта старуха Шарабанý, мать Дадаша, бессмертная чёрная мумия. Только она одна чего стоит! Всю жизнь ходит в чёрном одеянии, словно Аллах назначил её посланницей траура. Что ещё ей в жизни надо? Она Николая Второго видела в колыбели, мужа похоронила двадцать лет назад, древняя, как этот ковёр, и не спешит на тот свет. И с войны у неё все вернулись живые-здоровые, только Дадаша слегка поцарапало. А мои так и остались там.
Она привычно торопливо перебирала чётки, умудряясь вставлять в свою тираду и несколько священных слов.
- Глазливая, как персы-дервиши,- ворчливо продолжила она, водя чашечкой узери вокруг головы малыша.- Хочешь, я просто уберу порчу?
- Ради Аллаха, делай, как считаешь нужным. Лишь бы это помогло.
Старуха закивала седой головой, спрятав ловкими движениями пальцев снежную прядь выбившихся из-под платка волос.
- Хорошо. Но тебе придётся немного доплатить.
Она опустила голову, взяла ладошки ребенка в свои шершавые ладони, потрескавшиеся от времени и непосильного колхозного труда, и стала что-то нашёптывать про себя. Ребенок не сопротивлялся, напротив, внимательно смотрел на гадалку большими карими глазками.
Гадалка качалась из стороны в сторону, шептала одной ей известные слова. Уложив ребёнка на ковер, она водила над ним из стороны в сторону дымящейся чашкой узери.
В какой-то миг жилы на её руках напряглись, набухли. Она замерла и уставилась остекленевшим взглядом в окно, за которым простиралась непроглядная беззвёздная осенняя ночь. Шепот затих в её губах, напряжение рук ослабло, но глаз от окна она не отрывала. Прошло несколько мгновений, показавшихся учительнице, если и не вечностью, то половиной собственной жизни.
- Что случилось?- испуганным шепотом спросила она. Ребёнок захныкал, и она прижала его к себе.
Гадалка медленно повернулась к ней, всё ещё озираясь в сторону окна. Голос старухи был похож на свист гюрзы, спрятавшейся за бочками в подвале свекрови, куда спускалась учительница за солениями в минувшем апреле.
- Ты видела тень в окне?
Внутри молодой женщины словно что-то надорвалось, словно холодные потоки тающего льда потекли от самой груди к ногам, остужая все внутренние органы. Страх, с самого начала не покидавший её, разрастался, распускал листья по всему телу, жёсткой лозой обвивался вокруг сердца.